Я видел Стамбул... День.

Стамбул - дитя, рожденное в результате изнасилования востоком запада. И что тут виновато опускать глаза и тсссыкать в мою сторону,- дела давно уже минувших дней и все просто привыкли называть ту самую историю другими словами. Единственное, что мне интересно, так то, что чувствуют итальянцы, приезжающие в Стамбул, на некогда принадлежащие им земли. Мне всегда интересна всякая хрень. Но вернёмся к ребёнку с вековой историей, который, как и любое дитя от смешанного брака, впитав в себя всё самое лучшее от обоих родителей, смешав в себе культуры, религии и прочие различия двух континентов, получился beauty and enigmatic, как и его жители, несмотря на то, что те, в большинстве своём, хранят верность крови востоку устремив свои взгляды всё-таки на запад. 

 Полюбить мегаполис с первого взгляда сложно, практически невозможно. Но по ходу постепенного изучения, хаотично разбросанные впечатления, подобно по восточному запутанно выстроенным улицам, складываются в единый пазл, которым в итоге ты готов любоваться бесконечно. Стамбул великолепен. Стамбул достоин уважения и почитания. Стамбул забавен. Стамбул смешён. Стамбул непонятен и одновременно ты его прекрасно начинаешь понимать, и чем больше ты в нём остаёшься, тем больше понимания. Хотя, скорее это не понимание, а принятие его таковым, каков он есть. Это как наблюдение за игривым ребенком,- суть игры порой достигнуть не возможно, но смотреть увлекательно. Возможно, что понять друг друга мы так и не сможем до конца, но чем больше между нами будет точек соприкосновения, тем больше шансов на сближение. Хотя, любви все эти препятствия никогда не были страшны. Было бы чувство и и взаимное необъяснимое притяжение.

Стамбул - город парадокс, для ознакомления с общим видом которого даже не нужен вид с птичьего полёта, а наоборот, надо быть ползучим гадом, что бы лицезреть всё это величественное зрелище города, стоящего на семи холмах...  Здесь и везде - противоречия, которые очень даже дружно уживаются друг с другом и делят одну территорию.

Я восхищался с северной стороны западной части видом на южную, где над жилыми домами и площадями возвышаются мечети Султан Ахмэта, так похожие на перевёрнутых медуз, или исполинских размеров космические корабли чужих цивилизаций, или на обсерватории... С южной стороны Золотого Рога мне ласкал взгляд вид ютящейся на холме возглавляемой Галатской башней Бийоглы, где я жил со своими спутниками, проводил знойные вечера и ночи... Я смотрел с Европы на располагающуюся за Босфором Азию и взгляд мой не мог охватить и уместить в сознании, как это можно сделать с помощью контурных карт, всего великолепия момента, что два великих материка, таких отличимых на картах и неразличимых при близком их рассмотрении, находятся в таком близком соседстве, в пределах одного города.

Я чувствовал своими ступнями, через подошвы макасин, истёртый миллиардами ног, прошедшими сквозь тысячелетия, мрамор полов Айи Софии, который казался мне мягче воды и любой перины. Разум мой отказывался осознавать всю кропотливость мозаичных дел мастеров, которые когда-то выполнили свою работу с таким размахом, сохранившиеся частицы которой уже заставляют трепетать глаз и сознание... Что там творилось до того момента, когда пришли новые хозяева и попытались выгнать христианского бога из храма и поселить своего? Имеются ли хотя бы 3D наброски всего того былого сверкающего великолепия?! Если нет, то их надо создать, что бы ослепить ими нынешнее поколение и наконец заставить его ощутить какими фальшивками и мусором оно себя окружило и восхищается.

...И сотни невидимых нитей под видом солнечных лучей, говорили мне о том, что я был уже здесь когда-то... возможно, что в сентябре... этого года.

Я сидел, скрестив под собой ноги, утопая пятой точкой в мягких коврах застилающих полы Голубой мечети и, окутанный спустившимся на меня внезапным спокойствием, вызванным ( ли?) ягнячьей робостью и смирением, вызванными моим положением чужака ( любопытствующим неверным, осмелившимся войти в место совместной молитвы противоборствующему божеству) или домашним уютом, которого нет в храмах веры на которой я крещён, и постигал заветы ислама, вычитанные из раздаваемых на входе брошюр, и старался не соблазниться переметнуться в эту веру, посчитав её более подходящей и просторней для меня...

Я был вхож во множество мечетей Стамбула, и ни в одной из них я не чувствовал себя виноватым, в отличии...

Я старался не пересекаться глазами с торговцами пряностей, сладостей, шелков и кожи. Я старался не останавливаться у прилавков с кальянами, лампами, изделий из серебра и золота. Я притворялся отсутствующим, не интересующимся, не понимающим, когда со мной пытались наладить контакт продавцы Гранд Базара. Я старался не прикасаться и не торговаться без нужды, что бы не слышать в свой адрес уже со спины выкрики слышные на несколько прилавков перёд "Блять. Блять-блять-блять! Блять!!!" Но я прикасался, я интересовался и я слышал. Я брал визитки и через пару шагов забывал кому они принадлежат и чем он торгует. Но что я с радостью для себя отметил, это то, что торговаться я до сих пор не разучился. Или всё это только иллюзия, которую внушили мне особо навязчивые продавцы? Один из них предложил мне с умоляюще поднятыми ко лбу бровями FREE на спящую под прилавком кошку..!

И кошки!  Сидячие, лежачие, спящие, перемещающиеся в непонятном похоже даже для них направлении, прячущиеся, настырно запрыгивающие на диваны в уличных ресторанах и изучающие твой выбор в тарелке, независимые и не приласканные, гонимые и уважаемые, как коровы в Индии, приветливые и жаждущие твоего внимания особо на него не рассчитывающие, привыкшие всего добиваться сами и одновременно зависимые от людей. Худые, полудикие, красующиеся на объявлениях призывающих к заботе, вниманию и ответственности. И на магнитах. Символ и оберег. Несчастные от своего количества хозяева положения.

  Я спускался по ступеням в цистерну Базилика и смотрел в каменные глаза срубленных голов Медузы Горгоны, но так и не поднялся на смотровую площадку Галатской башни, хоть и порывался не раз. Я истоптал все тропинки дворца Топ капы, мысленно возненавидев их за столь большое количество и огромную площадь самого дворца, но так и не добрался до Долмабахче, хотя несколько раз мысленно махал ему рукой с паромов, увозящих и возвращавших меня в Стамбул. Я пилгранатовый фрэш и привёз с собой три бутылки гранатового соуса, но так и не понял, с чем его надо есть. В рыбных ресторанах я так и не посидел, откладывая их посещение на какой-то торжественный момент, но торжества случались и уносили меня совсем в других направлениях, прочь от запаха источаемого приготовленными под Галатским мостом морскими тварями. Но я вкушал османскую кухню и в блаженстве закрывал глаза, позволяя вкусовым рецепторам главенствовать на этом празднике еды, дать им отыграть, подобно оркестрам, всю симфонию вкусов полностью, не прерываясь и не отвлекая своё внимание ни на что.  Я пил раки и клялся больше не пить ЭТО, удачно заменив их на напитки более привычные, не понижая градус.

 Я пил горячий чай из армуды под пасмурным небом на одном из пляжей остров Кыналыады. И не смотря на порывистый ветер с севера, от которого я неудачно пытался укрыться под лёгкими одеждами, я не мог взять себя в руки и уйти, лишь потому, что там работал бич-боем один из самых красивейших мужчин повстречавшихся мне в Стамбуле. И хотя он не понимал ни слова по английски, я думаю, что... Да, я думаю, что всё было бы возможно... Если бы не спутники.

Я объехал по периметру самый большой остров архипелага Принцевых островов Буйюукада на велосипеде и, очарованный природой и видами своего маршрута ( а там были роскошные сосновые боры, величавые горы, обрывы, стоянки фаэтонов с десятками лошадей, православные кладбища, тихие улочки с вечно цветущими деревьями вокруг особняков), поехал по второму кругу, сделав остановку на одном из красивейших пляжей, которые мне доводилось видеть до сих пор, прячущемся глубоко внизу, у подножия крутых холмов, образующих остров. Там я и встретил свой первый морской закат во всём его великолепии, тем самым продлив рабочий день местных бич-боев, провинившихся некачественной едой, на пару часов. По возвращении на причал, с которого речной трамвай должен был увезти меня обратно, в просыпающийся ночной Стамбул, я видел человека, сидящего лицом к закату на валунах, что лежали на краю обрыва. Человек махал поднятыми к небу руками в право-лево в такт музыке, льющейся из динамиков магнитофона лежащего где-то рядом. Это была песня посвящённая закату. Я нажал на тормоза и, остановившись, замер, наблюдая эту картину. Это была пеня свободы, привязанности, гармонии. Мне захотелось бросить арендованный велосипед на обочине, молча подойти и сесть рядом, и так же подняв руки к накрывающему закат ночному небу пропеть эту песню, которую пел он. Это была даже не песня... Это было больше, чем песня. Это был гимн! Но я был привязан к своим спутникам, к расписанию речных трамваев, к ограниченным своим финансам, большее количество которых могло бы всё урегулировать, даже на острове... Грустный признак не сумасшествия.